Ах, как необыкновенно прекрасно синее небо, как тепло яркое солнце касается нежной кожи, играет лучиками в золотых прядях соломенных волос, как свеж кажется ветер, развевающий полы кимоно. Этот день, который они так долго ждали, наконец, настал. Невероятный, немыслимый день! Кира с утра не находил себе места. Волнуясь, бегал по комнате, в сотый раз приглаживал так ненужно вдруг начинавшую топорщиться мелкими пушинками челку, проверял, хорошо ли проглажена одежда, в очередной раз вынимал катану из ножен, полируя до блеска. Сегодня все должно было быть идеально! Каждая мелочь, каждый пробный штрих могли иметь решающее значение... ведь сегодня их принимают в отряд. Да не просто так, а офицерами! От одной этой мысли ладони потели, по спине пробегала мелкая дрожь, а дыхание учащалось, подгоняя и так быстро бьющееся сердце, норовящее выпрыгнуть из груди. Спокойно... спокойно... При каждом шаге, казалось, грудь стеснялась, было тяжело дышать из-за невыносимой жары и пыльных облачков, то и дело поднимавшихся с земли. Внизу живота прочно поселилось ощущение неприятного холодка ожидания, щекочущего не столько желудок, сколько нервы. Так... руки - на вытяжку, спина - ровно, идти четко... Все должно быть на высоте. Только так и никак иначе. Благоговейный ужас, казалось, просто витал в воздухе. Но Изуру был не один, а пасовать перед Ренджи он уж точно не собирался, про Хинамори разговор даже не шел. Конечно, они все были друзьями, но от этого Кира, казалось бы, никогда не стремящийся к первенству, все равно не хотел проигрывать. Сухие облачка пыли взметнулись небывало высоко, Кира закашлялся, изо всех сил стараясь сдержать внезапный приступ. Легкий румянец на щеках не заставил себя ждать. Так опозориться в первый же день... Ярко-голубые глаза смотрят только на песок, поза коленопреклонна, как и подабает перед капитаном. Между лопаток пробежал ток, казалось, его внимательно изучили, взвесили и прилепили на спину табличку с надписью "годен". И это сделал вовсе не мягко улыбающийся Айзен. Ичимару-сама... Поднять голову при звуке собственного имени, смотреть в улыбающееся лицо, чувствовать, как сердце бешено бьется в груди, к горлу подступил комок животного ужаса, Изуру ощутил себя загнанным кроликом, которого вот-вот коснется длинный язык извивающегося питона. Прикосновение не заставило себя ждать. Длинные холодные пальцы взъерошили волосы, будто любуясь природной красотой. Кира нравился многим, хотя обычно делал вид, что не замечает этого. Так было проще - идти по пути наименьшего сопротивления. Но эта улыбка... заставила вздрогнуть, чуть приоткрыв фигурные складки губ, смотреть завороженно, загипнотизировано. Пришло осознание, что судьба решена. Как и почему - Кира не знал. Но когда он смотрел в все удаляющуюся спину Лиса, он отчетливо понимал, что пойман этим ужасным человеком, которого боялся, которого ненавидел и который не внушал доверия. Лис играл, явно испытывая от этого неимоверное удовольствие, а Кира... Кира уже был зависим от своей полной противоположности.

Так получилось, что Ичимару уделял Кире особенное внимание. Ну, или Изуру очень хотелось так думать. Кофе, приготовляемый по утрам для фукутайчо уже вошел в привычку, золотоволосый сам стремился встать пораньше, лишь бы угодить начальству. Просыпался каждый раз резко, порывисто, внезапно открывая бездонные голубые глаза и рывком садясь на кровати. Снилось такое, от чего Кира краснел и предпочитал побыстрее приступить к своим прямым обязанностям, дабы забыть об увиденном. Перед Ичимару он испытывал какой-то невменяемый животный страх, который совершенно загадочным образом просто непередаваемо манил. Часто, сидя глубокой ночью один-оденешенек на пороге своей небольшой комнатки, Кира смотрел в безоблачное небо Сейрейтея, считая звезды, которые невероятным образом стремились превратиться во что-то до боли знакомое, пугающее... Изуру вздыхал, клал голову на скрещенные руки, позволяя челке скрыть почти всю левую половину лица и, нередко, засыпал сидя, просыпаясь с восходом, красившим деревья в багряные цвета. Забота об Ичимару уже стала привычной. Чашка кофе с утра, теплый плед в холодную зиму, обязательная забота и уход за столь нежным существом. К этому моменту Кира уже прекрасно знал о том, что у альбиносов слишком слабое здоровье и они нуждаются в тщательном уходе. Так, постепенно, шаг за шагом он начинал доверять этому странному лейтенанту, вверяя всего себя чужой жизни...

Обычное утро, казалось, предвещало нечто. Птицы радостно щебетали, на душе было так хорошо, что хотелось подпевать им. Кира мурлыкал под нос какой-то привязчивый мотивчик, любуясь ярким солнышком, и, беззаботно-счастливо улыбаясь, нес кофе будущему тайчо. Об этом знал мало кто, но скоро Ичимару должен был стать капитаном. Как это получилось - непонятно, но Кира был искренне рад за своего начальника. Может, и меня оставят в покое? Почему-то эта такая правильная мысль вызвала где-то в глубине души возмущение. Кира тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, золотая челка упала на глаза, заставив нетерпеливо сдуть ее. О чем я думаю? Чуть нахмурить светлые брови. Я должен быть рад за свое начальство! Кивнуть сам себе, мол, молодец, правильно мыслишь, и отправится дальше к кабинету.
Стоять, переминаясь с ноги на ногу в раздумчивости. Проснулся ли Ичимару-фукутайчо или еще нет? Если нет - то лучше не будить... Вздрогнуть, чуть ни уронив поднос, когда сильная рука резко схватила за плечо, разворачивая к себе. Нет, только не говорите, что это...
- Ичимару-фукутайчо,- выдохнуть, словно задерживал воздух надолго, стоять, изредка улавливая в алых зрачках, обычно скрытых острыми ресницами-стрелами, свое испуганно-бледное лицо. Сейчас будет выговор за то, что опоздал с кофе... Обреченно подумать, сглотнув.
-Кира очень красивый.
Шутка? Это какая-то шутка?... Властное, но на удивление нежное прикосновение к щеке, по скулам тут же разлился румянец, заставив опустить взгляд на свои трясущиеся руки, еле-еле удерживающие поднос с пляшущей на ней чашкой кофе. Лишь бы не уронить... Какая-то отстраненная мысль, думать о чем угодно, только не о том, что Гин может не шутить.
Часто ли ему об этом говорят, мм?
Облизнуть вдруг пересохшие губы, почувствовать, что стало очень жарко... и воздух какой-то спертый. Чуть-чуть качнуть головой из стороны в сторону, потому что на какие-либо другие движения не способен, загипнотизированный змеиным взглядом.
- Кофе... вам... принес... -пролепетать еле слышно, чувствуя себя жертвой.

Отредактировано Кира Изуру (2008-06-01 15:58:42)

А мальчик хочет любви, ога... ласки, нежности и понимания. Он же совсем еще ручной, протяни длинные пальцы - и погладь. Коснись словно невзначай золотых волос, согрей горячим дыханием молочно-белую кожу, чуть тронутую легким румянцем. Он ведь хороший, добрый и чрезвычайно верный. Возьмите меня к себе, а? Так и плавает в бездонных глазах. Я ведь лучше собаки... А я буду за вами ухаживать, буду приносить кофе по утрам и улыбаться, глядя на то, как вы спите. Возьмете? Мальчик хочет любви и смотрит невинными серыми глазами, а его спрашивают о должности... Мальчик досадливо вздыхает.
- Мое желание - лишь быть полезным моему начальству.
И смотрит, даже не пытаясь разгадать секреты и желания. С Питоном это бесполезно. Можно лишь принимать его всего как данность, целиком и полностью. Офицер боится, смиряя всеми силами дрожащие пальцы, пытаясь не выдать самого себя, боится и дрожит от предвкушения чего-то необычного. Он ведь и сам не знает, чего хочет. Он ведь просто хочет жизни, уютной и нехитрой, где есть тепло и уют, забота. Где исполняются самые обычные желания и где есть самое простое счастье. Только вот не видать ему этого. Ни за свои золотые прекрасные волосы, ни за бездонные голубые глаза, яснее, чем само небо, ни за молочную и нежную кожу... и уж тем более ни за свое хрупкое и нежное, но очень верное сердце. Пусть мальчик и дальше хочет любви, будет последним романтиком Сейрейтея... кого это волнует? Ровно никого. Как и не волнует фукутайчо.

ЗЫ: извиняюсь за небольшой пост, но ломаю стиль

Отредактировано Кира Изуру (2008-06-01 21:03:41)

А ты хочешь, чтобы я был с тобой? С вами... статусы уже не важны. Смотреть открыто, честно, постепенно поддаваясь этому дикому очарованию. А я тебе нравлюсь? Бездонные серые глаза в обрамлении пушистых светлых ресниц, так завораживающе, не правда ли? И ведь если захотите - все ваше. Весь ваш. Целиком, без остатка. А нужно-то всего ничего, немного тепла и нежности, совсем немного... совсем чуть-чуть. Сделайте меня своим, я устал быть одиноким. Сколько себя помню, всегда был одиноким... сделайте меня своим. Я хочу быть чейным, вам же нравятся эти пшеничные волосы, отливающие на солнце золотом и эти белоснежные скулы? Так чего же вы ждете?..
Почувствать резкий полутолчок-полузахват, упать в эти суровые объятия. Мальчик испуган, боится, но заворожен сладостной болью. А у вас сильные руки, цепкие... возьмете один раз - и больше не отпустите. Что ваше, то навсегда должно быть вашим, оно не имеет права быть чужим. Только вашим. А я... вы... хотите? Такое прерывистое дыхание, такое нежное и жестокое прикосновение, губы, искусанные в кровь, целуемые то страстно, то нежно. Позволить языку скользить вдоль них, прикрыть глаза, наконец, не расслабляясь, но отдаваясь. Пойман мотылек. Теперь сколько не трепещи крылышками, не улетишь, поздно, дружок, слишком поздно биться, когда ты уже запутался в паутине. И, скорее всего, сгоришь, вместе с алыми языками пламени поднимешься к небу, дымными кольцами скорбя по нему... Красива жизнь мотылька. Красива, но как же недолговечна... так почему же ты выбрал ее? Позволить рукам скользнуть по острым плечам, косаясь тонких перьев серебристых волос, цветом которых всегда восхищался. А они действительно мягкие... такие, как во снах... такие же нежные, так не подходящии к образу хищной птицы. Шея нестерпимо болит, наверняка остануться синяки, он думает об этом с улыбкой, ведь тогда это докажет, что Кира не в очередной раз запутался в своих сноведениях, а действительно... действительно, что? Ненасытные губы, какие же ненасытные, сухие... вам ведь тоже хочется часть того тепла, которое я могу дать? Вам ведь тоже иногда это нужно...
Оторваться, резкие вздохи и сбившееся дыхание. За многочисленные таланты? Опустить взгляд, безнадежно краснея. Зачем вы так шутите, играете... зачем...
Кира опустился на корточки, собирая осколки чашки на поднос. Кажется, его ждало новое назначение...

А ты знаешь, как хорошо бывает в ясную летнюю ночь сидеть на пороге своей небольшой комнатки и мечтать, устремляя затуманенный взгляд вверх? Звезды, эти маленькие жемчужины, летним небом кажутся в Сейрейтее намного ближе, чем раньше. И так притягательны... а, знаешь, в одну из таких ночей золотой мальчик загадал желание, неотрывно следя за длинным ярким хвостом падающего чуда, подставляя ладони, будто думая, что она может упасть вот тут, рядом с ним и принести исполнение желаемого. Тихо вздохнуть, зная, что оно никогда не осуществится... желание как звезды - яркое, манящее, но такое холодное и недоступное. Им можно лишь восхищатся издали, устремляя все свои мечты в черную высь, но никак не находиться рядом, понимая, что опалит...
Фукутайчо. Он посмотрел на свои руки, все еще не веря. Теперь он лейтенант 3 отряда, пользующийся успехом, довольно сильный, но все же прикомандированный. Так странно. Тонкие пальцы коснулись губ чуть дрожа, словно что-то вспоминая, не понимая, не веря... времени прошло уже достаточно, а жизнь была все такая же. Вот и на следующий вечер Кира все так же сидел в кабинете, маясь с отчетами. Некоторые, сложенные самолетиками и весело рассыпанные в хаотичном беспорядке по всему штабу, приходилось аккуратно разворачивать, разглаживать, заполнять самому... Лис очень не любил скучную и нудную работу, поэтому особого выбора не оставалось. Было уже темно, подушечки пальцев нащупали один из самолетиков под столом, извлечь было непросто, но документ был действительно важен, поэтому пришлось потрудиться. Забавно. С трудом достать бумагу, слыша легкие шаги. А, должно быть, уже уходит... что ж, а Кире еще нужно работать. Ведь завтра сдавать годовую отчетность, а документы все еще в творческом беспорядке. Глоток чая из пиалы показал, что жидкость уже давно остыла, что заставило наморщить аристократичный нос и углубиться в документы, переодически макая перо в чернильницу и выводя иероглифы ровным калиграфическим почерком. Он и не заметил, как разбрелись все, лишь лампа на столе горела, освещая скудный лоскут стола матовым светом.

Отредактировано Кира Изуру (2008-06-02 03:06:05)

Эхе... какой быстрый. Изумленный серебряный взгляд, поцелуй с открытыми глазами. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь и эта неслышная поступь сводит с ума, когда ты крадешься, словно выжидая... ни дать ни взять - отменный Лис, выслеживающий добычу. Так подойдешь - и сердце бьется сильно-сильно, дыхание учащается и невозможно прочистить внезапно пересохшее горло. Перо выпало из рук на документ, оставляя жирную кляксу после себя. В широко распахнутых глазах дикая сместь чувств, пальцы до белых костяшек впиваются в столешницу, голова запрокинута назад. Мальчик боится, кутается в легкую дрожь как в одеяло, укрываясь им, прячась за ним, по теплым рукам бегут мурашки, поднимаясь к плечам. Изумленно, пораженно, слишком... счастливо? Нет... такого просто не может быть.
- Ичимару-сама...
Выдохнуть в тонкие губы, обжигающе-горячо, видеть улыбку. Сидеть завороженно, под лучами единственного светильника, резко наклониться вперед, судорожно собирая отчеты в стопку трясущимися руками, пытаясь привести в норму события и чувства. Это все... этого не может быть. Шелковая петля на шее затягивается все сильнее, с каждым витком, с каждым оборотом, и затягивает ее вовсе не Лис, ее затягивает сам золотой мальчик, судорожно кусая губы и жмуря печальные серые глаза. Неловкий жест - уронить лампу на пол, она последний раз вспыхивает и гаснет, комната погружается во мрак, освещаемый лишь слабым светом звезд да длинными лунными лучами, карабкающимися по нехитрому убранству помещения. Пойман. Медленно поворачивается на стуле, смотрит на капитана, широко раскрыв голубые глаза, кажущиеся в темноте еще ярче.
- Что-то... случилось?

Вздрогнуть, чувствуя легкий укус... Иероглифы... на шее...
- Ич-чимару сама...
Мальчик чуть заикается, голос дрожит, чуть хриплый, с предыханием. Ах как сладко, должно быть, тонкая ниточка пульса отзывается на языке... Мертвенно-холодная кожа, длинные ледяные пальцы... Вам холодно? Вам всегда холодно, тайчо.... что я могу сделать, чтобы согреть вас? Ведь я могу согреть Вас? Ведь Вы мне разрешите? Несмелое, робкое косание подушечками горячих пальцев тонкого запястья. У Лиса хрупкое запястье, сухое, по-птичьи острое. Небесно-чистые глаза смотрят завороженно на него, словно не веря в происходящее и лишь это до боли знакомое запястье позволяет принять все как данность. Голова чуть откидывается назад под властным движением. Пшеничные ресницы опускаются настолько близко, что легкое дуновение от этого незамысловатого движения ветерком ласкает бледную кожу. Теплый язык у мочки уха. Кира замер, почти не дышит, волшебное оцепенение! Прерывистый вздох...
- Я...-пересохшие губы чуть приоткрыты,- сделаю...-позволить золотым волосам щекотать кожу, бархатом косаясь скул,- для вас,- понять, что пойман, слыша бешеное биение сердца, кажется, готового выпрыгнуть из груди,- все.
Легкая дрожь по позвоночнику к коленям, вездесущее тепло, словно обволакивающее, перьями ложащееся на мраморные руки, волнение... Чуть повернуться на стуле, сам не осознавая, как, чтобы быть ближе, позволить лунным лучам скользить по точеному профилю, крыльями бабочек ложась на веки. Ах, как тиха Сейрейтейская ночь... как много тайн она скрывает в себе, окутывая душной темнотой, принося с собой уют и спокойствие. Так и золотой мальчик робко, еще до конца не веря, коснулся складок чужого кимоно...